Пустые вагоны оставлены нами. Заполнятся тут же другими, И наши поездки окажутся снами Чужими, кому-то родными. Конец всегда близок и очень заманчив: Ведь после другие вагоны. Но выйдя, замолкнем. Наш довод обмачив. Другие у мира законы.

Песок ссыпается сквозь корни, Вода стекает меж камней. Уходит все, а мы лишь помним, И жизнь дрожит среди смертей. О чем ты думаешь в минуты Бескрайней, громкой темноты? О том, кто здесь? А Там живут ли? А кто Потом, когда не ты?

Моя игра проходит в этих декорациях.
А кто сыграет здесь после меня?
Кто после будет видеть реформации,
Со мной одно и то же говоря?
Найдутся ли у этой пьесы зрители?
Их будет, может, больше, чем моих...
Меня они потом вообще увидят ли,
Или навечно мой спектакль для двоих? 

Россия. Кажется.

Россия, кажется, одета
В холодный траур, и давно.
Под похоронный марш монеток
Шагает гордо, но на дно.
Румяны щеки, но в морщинах,
И руки нежные слабы.
Кого хоронит? В чем причина?
Другой конец хотела бы?

Сильная женщина.

Холодный взгляд, усталые ресницы,
Покой и тишина в ее лице.
Для всех она свободнее чем птица:
Весь их доход в одном ее кольце.
Она пройдется- сердце леденеет,

В ней грации бездонный океан,
Грустить она как будто не умеет,

Особый дар ей кем-то точно дан.
Она- вершина, что укрыта снегом,
Она - тот айсберг, что не одолеть,
Она победно-недоступная  как небо.
Она всесильна: страшно и смотреть.
Железная и стойкая как вечность,
В глазах ее так трудно разглядеть
Ту чувственность и женскую беспечность,

И нет в ней этого «мне нечего надеть».

А видят ли ее на самом деле?
В момент, когда приходит в дом она?

Без камуфляжа на усталом ее теле,
Когда голодная и полностью одна?
И на щеках когда уж лед совсем растаял

От жара старых слез и коньяка,

Когда ей вспомнится, как Тот ее оставил,
И после как наелась мышьяка.
Когда не хочется ей больше ни минуты,
Когда бессилие готово удушить,
Когда так хочется покончить с этой смутой,
Когда теряется оттенок слова «жить».

Наше Благоустройство.

Завершился конкурс " Самое благоустроенное городское или сельское поселение". Медведев объявил победителей.
1-ое место- Саранск.
2-ые места Томск и Ульяновск.
Жители негодуют : с каких пор их города стали благоустроенными?


В оголтелой столице наскучило жить.
Сердцу нужны перемены.
Быстро в котомку весь хлам уложить
И убежать прочь из плена.
Это мой план на сегодняшний день.
Дмитрий Медведев, спасибо!
Вы наконец-то отбросили тень
С мест наилучших, красивых!
Я теперь знаю, что выбирать,
Знаю , где лучше устройство!
Вы научились-таки помогать.
Спасибо за беспокойство.
Я теперь знаю, что ужас подъездов,
Страх перед детской площадкой,
Грязь и разруха, проблемы проездов,
Стоит побед беспощадных.
Дмитрий, родной наш, где ваши глазки?
Где же здесь благоустройство?
Любите вы позитивные краски…
А у народа- расстройство.
По Макъявелли вам выглядеть нужно
И честным, и добрым, и славным.
А вы все о конкурсах. Как это грустно.
Обманы совсем не забавны

Стабильность.

Оно как-то глухо и вяло мычит,
Прячет свой взгляд без того исподлобья.
Рядом с ним Женщина мрачно молчит,
Кожа красна, как огонь преисподней.

Крика из губ Ее больше не выйдет,
Все же смирилась : ребенка растить.
Если малыш ее это увидит?
Сможет ли снова все это простить?

Руки в царапинах нервно вздымаются,
Пальцы, трясутся, хватают «оно».
То взвоет вдруг, вроде как защищается,
Но а на деле ему все равно.
Слезы впитав еще в первые годы,
Женщина тихо прощает его.
Все же не вылечить этой породы,
Трезвость- ее, алкоголь для него.

Британские ученые доказали.

Британские ученые доказали,
Что мир наш истратил запасы идей.
Об этом по радио нам не сказали.
Наверно не хочется ранить людей.

Пускай поживут еще, олухи, славно.

Изобретают пусть велосипед,
Это порою ведь очень забавно.
Новое есть, а идеи-то нет!
Все под защитой, идеи опасны.
Зачем они людям? К чему приведут?
Раз нет идеи- то хитрые властны,
Родись вдруг идея- Другие придут.

Все ж без идеи живется спокойней.
Едем на старом, изучим-пойдем.

Конечно со свежим гораздо просторней,
Но где же мы свежее это найдем?
Британские ученые доказали.
Мир наш истратил запасы идей.
Спасибо, что этого нам не сказали.
Без этих знаний мы как-то смелей.

Зачем мы прячемся? И так никто не видит. 
Зачем мы шепчем? Ведь не слушают и здесь.
Как нравится быть значимыми сидя,
Когда в возможностях лишь «выпить» да «поесть».
Как хочется нам бунта и гонений!
Как хочется в историю войти…
Наверно, отпечаток поколений:
Похожие из века в век пути.
Однако мы не Бунин, не Толстой мы.
Совсем другие наши доли и умы.
А хочется прожить все-все достойно,
А хочется… А вдруг «смогём» и мы?
И вот мы бьемся страстно так об стены,
Стучим, колотим, пишем, ждем.
Больной нервозностью взрываем наши вены,
Торгуемся с собою, давим, жмем.
Но кто мы? Право, я не знаю.
Хочу ли знать? Наверно нет.
Одно я точно понимаю:
И в этом есть свой дивный свет.
Он был и будет, это вечно.
Такой у нас удел, закон.
История не быстротечна.
Пускай все спорят- это гон.

Нам нужно как-то выживать,
В разрез с собой и своим правом.
Нам нужно как-то выживать,
Признав себя никчемным, малым.

В стране, погрязшей в беззаконье,
Придется жизнь свою любить,
Привыкнуть жить в гнезде вороньем,
Свободу в прутьях погубить.


Да и свобода, между прочим,
Для нас всего лишь букв набор.
Ее мы западу пророчим,
Ну а у нас пока забор.

Мы верим как-то и во что-то,
Идем куда-то, говорим,
Как не довольны- на болота,
Не слышат- значит, повторим.

Но не меняем мы течений, 
И даже флюгер не дрожит
От наших тихеньких волнений.
Ничто меняться не спешит.

И не меняемся мы сами, 
Хотя стремимся и хотим.
Сегодня грезим чудесами,
А завтра их же и спалим

Выходя на улицу думаем о том,
Как вернемся с улицы в самый теплый дом.
Как задвинут стены
Нас в глубокий мир
Где свои же гены
Губят свой же пир.
Где под видом натиска мы творим добро,
Где свои же руки тащат серебро,
Где безумство радостно, здравый смысл далек,
Где нам лгать так сладостно, тлеть как уголек.
Где в объятьях севера, смотрит мы на Юг,
Где живем умеренно, где таим испуг,
Где в безмерной гордости волю разглядим,
Где в нас нет покорности, где себя едим.
В доме нет убежища, в доме нету глаз.
В доме мы посмешище для самих же нас. 

Единые.

Трепещет, кряхтит снова горе-Москва,
Отметив единство народа.
И дикая в этом безумстве тоска.
А может давленье, погода?
Ведь нет ничего непонятного в том,
Что было сегодня в столице.
Давно догадались наверно о том,
Что русский пойдет веселиться.
Укрывшись иконой, вздымая кресты,
Повыползи люди на волю,
Из ртов хлещет брать,а глазища пусты,
Их руки готовые к бою,
Зависли в прострастве в движенье одном,
Поверженном нами когда-то,
А ныне уж кажется, все заодно,
Забыли, низвергли солдата.
Их лица закрыты, а взглядя страшны,
Не грозностью их и не гневом,
А тем, что в них видно, как бошки пусты,
Пускай и едины, и смелы.